50 лет личной Холодной войны

О романе Софии Агачер «Твоими глазами»

 

Есть такой слоган: мы очень разные, но всё-таки — вместе. София Агачер в романе «Твоими глазами» находит его изнанку, задавая вопрос: мы похожи, почему мы врозь? Речь и о людях, которым порой нужно полвека для взаимообретения друг друга (как делают герои романа Джон и Белла), и о государствах: России и США. Эта метафора — страны как здания-близнецы (Линкольн-центр и Кремлёвский дворец съездов) — опоясывает действие романа[1] и несёт в себе, если вдуматься, даже больше, чем хроникально-очерковой нарратив текста. Потому что добавляет философское измерение и позволяет по-особому взглянуть на события, описанные в книге.

В первую очередь — на взаимоотношения русских и американцев, в которых София Агачер видит много общего, кроме… понимания схожести и стремления пойти навстречу друг другу. Белла, переехав в США, намеренно отказывается искать своего Джона. Иван, в единственной окологомосексуальной сцене, чувствуя  к Джону влечение, стыдится этого и надолго рвёт отношения. Проходят десятилетия, прежде чем герои найдут новую возможность к диалогу, наконец-то, полвека спустя, став друзьями. (Возможна ли дружба между странами; возможна ли дружба менталитетов; возможно ли со-понимание — эти вопросы автор также ставит, но не задаёт напрямую, оставляя возможность читателю как обнаружить их, так и найти ответ.)

Но если не считывать этот мета-слой текста, перед нами, в первую очередь, интересная история. Причём не просто история, а напоминающий реконструкцию текст. Оптика романа сосредоточена вокруг семьи врачей Герцевых (в отдельных элементах биографии угадывается судьба фигуранта «дела врачей» Бориса Фукса). Агачер ретроспективно описывает прошлое семейства (царские лекари и свящённики), словно высаживая рассаду будущего диссидентства. На Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве начинающий оператор и врач Иван Герцев встречает американского документалиста Джона Кора (в нём можно найти черты и от Лео Гурвича, и от Лайонела Рогозина).

Большая часть романа — описание событий, произошедших на фестивале. Некоторые переданы с <почти> хроникальной точностью. Так, Агачер приводит малоизвестный (скрывали ведь!) факт об обрушении крыши Щербаковского универмага со стоявшими на ней людьми — прямо перед официальной церемонией открытия. Став свидетелем гибели людей, Джон не понимает, как можно веселиться (даже словом не обмолвившись!), в то время как раненых и погибших извлекают из-под обломков. Разность менталитетов, впрочем, проявлялась только на официальном уровне и в словах ангажированных пропагандой людей («Значит вы, американцы, признаёте, что угнетаете негров и ущемляете их гражданские права и свободы!»). А в остальном люди чувствовали на одном языке — общечеловеческом.

За москвичами в романе угадывается такая уникальная советская черта, которую точно и тонко охарактеризовал поэт Александр Тимофеевский (автор знаменитой песенки крокодила Гены «Пусть бегут неуклюжи…») — двоедушность. В разных обстоятельствах одни и те же герои ведут себя по-разному, не изменяя своей сути. Иван Герцев, автор пропагандистской цитаты, — когда не нужно на-гора выдавать заученные «классово верные» фразы, — оказывается и понимающим, и несогласным (вот она, искомая прививка диссидентства) по души устройству человеком. А точнее, чтобы лексически передать двоедушность: (не)согласным.

Ещё один важный эпизод, подчёркивающий общность и различия россиян и американцев. Заученные обвинения в адрес Джона о перенесённом США рабстве (да, я сравниваю рабство с болезнью), гендерном и расовом неравенстве трансформируются в реальную сцену (Агачер вводит ещё один документальный эпизод), в которой дружинники обривают переспавших с иностранцами девушек. Одной из них оказывается третий ключевой персонаж — Белла Гурвич (по причёске и телосложению угадывается, конечно, Белла Ахмадулина).

Я не буду анализировать сложные взаимоотношения троицы друзей. В нём кинематографически много намешано — текст Софии Агачер так и просится в телеформат. (Спойлеры: У Беллы от Джона родится дочь. Девочка выходит замуж за сына Ивана Герцева. Вскоре он <сын Герцева> пропадает без вести в Афгане, в то время как у его жены рождается ребёнок — внук Герцева. Через nn-ое количество лет он находит в афганской пещере кости отца. А потом встречается с Джоном <дедом, но они об этом не знают> и рассказывает историю жизни. Джон собирается экранизировать этот сюжет, но Белла запрещает внуку общаться с Джоном. И только после 80-летия Джона по просьбе Ивана соглашается встретиться с ним.)

Краткий пересказ романных событий лишён самого главного — авторского языка, интонации[2], психологической убедительности сцен. Порой (скажем прямо: не везде) София Агачер достигает высот в работе с языком («Вот на этом знаменитом круге[3] доктор Герцев и развернул свою жизнь» или «Ты мне покажешь Москву? А то я её практически не видел. Извини, но я воспринимаю город исключительно ногами»). В сценах, когда после встречи с кгбшником, который потребовал описать все взаимодействия с Джоном, Герцев пытается покончить с собой — ощущаешь страх за героя и неуют внутри себя. А в концовке, когда Белла открывается Джону, чувствуешь щемящую радость — они, двое, после 50 лет личной Холодной войны, нашли друг друга. И тогда ты веришь, что всё у них будет хорошо. Как и бывает, когда рушатся стены. То ли между людьми, то ли между странами. То ли между вселенными (а каждый человек — это целый мир).

И всё это — вот парадокс — на небольшом пространстве умного, бережного по отношению в материалу и читателю, менталитетно-точного, богатого на сюжетные повороты и очень душевного романа Софии Агачер «Твоими глазами».

 

Владимир Коркунов,

поэт, критик,

кандидат филологических наук



[1] Советский Кремлёвский дворец съездов — практически калька американского Линкольн-центра; построен по распоряжению Хрущёва после посещения США в 1959 году. София Агачер подчёркивает: «Вечные соперники-братья — живущий и живущий вопреки другому, в одном времени и разных пространствах. Им, чтобы принять и понять друг друга, надо слиться, преломить пространство, как будто лист бумаги, по черте, разделяющей зеркальных близнецов».

[2] О важности интонации. Давно замечено: каждое отдельное словосочетание или строка (даже порой строфа!) у Бродского довольно тривиальны («я сижу у окна, за окном осина» — и что?), но абсолютную магию создаёт авторская интонация.

[3] Поворотный круг между станциями Москва-Курская и Обираловка.